Пламенная кода - Страница 22

– С кем имею честь? – спросил он у доктора на недурном эхойлане.

Тот неспешно поднялся с кресла, выпрямился, приосанился и отрекомендовал себя по всей форме.

– Что с этим господином? – Некто-в-Белом кивнул в сторону научного офицера, все также сидевшего на полу, свесив голову на грудь.

– Полагаю, он мертв. Предпочел смерть беспочетному пленению. Какой-нибудь яд… или психотехнические штучки… церебральная эксплозия… не могу судить.

– Надеюсь, вы не имеете наклонностей к бессмысленным поступкам?

– У меня более широкие представления о чести.

– Вы научный сотрудник кафедры сравнительной антропологии Аквондакуррского университета, – уточнил Некто-в-Белом. – Люди – это предмет ваших исследований, не так ли?

– Да, и я желал бы продолжить свою работу, если мне будет позволено…

– В естественной среде обитания наблюдаемого вида? – прищурился Некто-в-Белом.

Слегка растерявшись, доктор Сатнунк утвердительно мотнул головой. Затем, словно спохватившись, протянул человеку кристаллик в пластике.

– Математика не мой профиль, – сказал он. – Быть может, ваши специалисты найдут здесь что-нибудь полезное.

– Можно обсудить, – кивнул Некто-в-Белом. – К вашим перспективам это тоже относится. Хотя решение зависит не от меня.

– Кому я должен буду направить прошение? – с готовностью спросил доктор Сатнунк.

– Полагаю, членам семей заложников, – ответил Некто-в-Белом, неприятно усмехаясь. – Да и сами заложники могут замолвить за вас словечко. Как вы полагаете, у вас есть шанс?

19. Командор Хендрикс ведет себя необычно

Все рождаются, чтобы умереть.

Между рождением и смертью – некоторое пространство для достоинства и чести.

Смерть дописывает книгу жизни до конца и ставит точку. И здесь важно сохранить достоинство и приумножить честь.

Эхайны-патрульные, стоя во весь рост, как на параде, садили от груди по всякому движению, что обнаруживалось между уродливых стволов льергаэ. У них было время прицелиться, поэтому ни один импульс не приходился впустую.

Смысла в том было немного. Штатный скерн, даже на пределе мощности… для легкого скафандра это лишь невинное баловство, не способное причинить вред живой защищенной плоти.

Впрочем, если повезет, подвернется ротозей или позер, который в приступе пустого бахвальства или презрения к опасности попрет на противника с поднятым забралом.

Кому-то из патрульных повезло.

Но везение быстро кончилось, и началась бойня.

Оснащенные тяжелыми боевыми скернами, Истребители залпами выжгли и разметали патрульных одного за другим.

Никто не сбежал, не отступил ни на единый шаг. Приказ есть приказ, а честь – это главное.

Легко преодолев первый рубеж обороны, эршогоннары натолкнулись на непредвиденное затруднение. Теперь по ним стреляли из парализаторов. Скрытно, не очень метко и со всех сторон одновременно. Скафандрам и это было нипочем, но продвижению мешало.

Командор Хендрикс лежал за мшистым пригорком, уперев оконечье цкунга в плечо, и через равные промежутки времени нажимал на спуск. Ему было неудобно лежать, в живот упирался какой-то сволочной камень, да и сам цкунг изначально не предназначался для стрельбы из положения лежа. Но устраиваться с комфортом было негде, да и некогда.

Командор был человеком мирным и незлобивым, ему и в голову прийти не могло, что однажды в жизни вдруг придется заделаться героем резистанса, да еще палить из укрытия по живым людям, хотя бы даже и эхайнам, и не с тем, чтобы напугать или, там, нанести ранение легкой степени тяжести, а с твердым намерением необратимо вывести из строя. Но сейчас он целился и стрелял, с каждым разом делая это все с большим искусством и азартом. Что-то подсказывало ему, что впоследствии он будет стыдиться этого своего чувства. И что вряд ли весь этот эпизод его в высшей степени добропорядочной и безбурной биографии вызовет в нем приступ гордости, когда все закончится. Но ему еще только предстояло как-то дожить до этого момента. И, что не в пример важнее, дать шанс дожить своим подопечным. В этой ситуации прочие этические соображения скромно отступали на второй план.

Истребители, которые как нельзя кстати схлопотали несколько точных попаданий с правого фланга (и откуда в ворчливом старике Дювале наклонности к партизанской войне?!), сгрудились в самом центре поляны и негодующе вертели башками в непроницаемых шлемах. Командор Хендрикс сделал вполне расчетливый вывод: целиться в шлемы имеет резон, только когда подняты забрала. Грудь и спина защищены весьма неплохо, тратить заряд на эти участки скафандров бесполезно, это все равно что кидаться камешками. Нужно стрелять по ногам – так отчего-то получается намного чувствительнее.

Этот вывод немедля был проиллюстрирован точным попаданием с тылу – Жозеф Мартино расстарался. Эхайн даже присел от боли… однако же не упал, а развернулся и выпустил серию мощных, объемных разрядов в сторону Мартино. Его поддержали огнем еще трое, между тем как остальные четверо методично, с явным желанием экономить боеприпас, выжигали гнездо Юбера Дюваля.

И почему-то не проявлял никакой активности Готье. Неужели сбежал?! Ну да, что-то в нем сломалось за эти годы, появились неизвестные прежде нелюдимость, раздражительность, апатия… Но было бы чрезвычайно обидно обнаружить в нем еще и слабость характера. В конце концов, он сам вызвался, никто его не неволил…

Похоже, Истребителям удалось подавить очаги сопротивления – все, кроме одного.

Командор Хендрикс неловко перевернулся на спину и с полминуты полежал в этом положении – просто чтобы успокоить дыхание и избавиться от чертова камня, который лез куда не след. «Пока, Юбер. До встречи на небесах, Жозеф».