Пламенная кода - Страница 26

Пригнувшись и временами припадая к земле, матрос Цардастарн очень удачно выскользнул по заросшей кустами ложбинке из вражеского оцепления. Теперь главную опасность для него представляли воздушные наблюдатели. Воспользоваться особенностями ландшафта и как-нибудь отлежаться Цардастарн не мог. На его глазах сдавались в позорный плен товарищи, один за другим, не как Истребители Миров, а как паршивая уличная шпана в полицейской облаве… У него не было желания облегчить штронхам задачу. Нет, он не станет валяться задравши лапки и ждать, когда его поднимут тычками прикладов. Врагу придется заплатить хорошую цену за его голову!.. Где ползком, где на четвереньках Цардастарн удалялся от места столь бесславно окончившейся охоты. Вот уже и голоса стихли, и характерный посвист энергетических импульсов прекратился… Матрос огляделся. Занятно, здесь когда-нибудь наступают сумерки? В темноте у него появлялся шанс достичь леса и уж там, если Стихии пожелают пособить непутевому сыночку, перебежками добраться до люгера. Обратную дорогу он еще худо-бедно помнил. А огорчать себя мыслями о том, что люгер давно уже отсюда свинтил или захвачен противником вместе со всей станцией, Цардастарн покуда не желал… Позади себя он услыхал неясный шорох. Развернулся в прыжке, держа скерн наизготовку. Этелекхи, двое. Совсем мелкие. Может быть, дети. Или они здесь все такие невзрачные, как-то ни одного не довелось до сих пор толком разглядеть… Бледные лица, огромные глаза. Синие, как у тропических птиц, а в них – ужас. Ну еще бы им не ужаснуться… Темные лохмы вместо волос. Мешковатые комбинезоны, и непонятно, кто там внутри этого мешка, самец или самка… Кажется, Стихии решили, что сынуле-раздолбаю нехудо и подмогнуть. С хищным рыком Цардастарн преодолел разделявшее их расстояние, затиснул обоих этелекхов под одной рукой, не слушая их жалкий писк. С трудом вскинул перед собою раструб тяжелого скерна. Выпрямился во весь рост. «Дайте мне уйти! Иначе я убью этих зверушек! Сверну им шеи, мне это нетрудно!» Штронхи были повсюду. Парили над головой, без особой спешки приближались по грунту. Тот, что выступал впереди всех, громадный даже по эхайнским меркам, должно быть – командир, поднял конечность в успокаивающем жесте и что-то прошипел. С изумлением Цардастарн обнаружил, что этот монстр говорит на ломаном эхойлане. «Я старший офицер, ответственный за честь и славу Отдельного Летучего… – не без усилия разобрал он. – Отпустите людей… Беспрепятственно уйти… Слово чести старшего офицера…» Что эти чудища понимают о чести? Штронхам верить нельзя. Они иначе мыслят, иначе поступают. Потому и называются штронхами. Но главное – добраться до леса. А там пускай сыграют с ним в догонялки… «Хорошо! Слово чести, ты сказал? Я тебе верю». Не опуская ствола, влача слабо упирающихся этелекхов за собой, Цардастарн миновал командира – тот даже не глядел в его сторону, на роже отчетливо читалось что-то отдаленно сходное с презрением. Вышел из оцепления, не переставая озираться. Тишина, пустота, над головой никого. Только испятнанное черным фальшивое небо. И до леса рукой подать. Отшвырнув стеснявших его движение этелекхов, Цардастарн бегом бросился под защиту переплетенных стволов-щупалец… Во избежание неприятных эксцессов – кто знает, не взбредет ли эхайну на ум дурная идея все же расправиться с людьми! – все это время его держали на прицеле пятеро снайперов-панбукаванов. Целились в каждую конечность и в голову. Выстрелили практически одновременно. Лишь тот, кто метил в голову, скорректировал линию огня – все же голова не самая лучшая мишень для стрельбы! – и послал мощный энергетический импульс в область копчика.

«Честь… – ворчал ротмистр Кунканафирабху, распяленными ладонями подгоняя перед собой слегка помятых и рыдающих в три ручья Анну и Эрну Шмитт, прямиком в объятия друзей. – Какая может быть честь у того, кто прикрывается детьми?!»

23. Фабер чинит допрос

Все закончилось.

Фабер поднял голову из травы. Сдвинул измазанное не то землей, не то сажей забрало. Вдохнул чужой воздух, отчего-то густо пахнущий дешевым одеколоном. Его трясло и тошнило, в голову по-прежнему лезла всякая дичь:

…Из люка лезут черти и чертовки,А божества слетают на веревке.Пусть, приобщась к толпе самодовольной,Паду, сражен зарницей канифольной!..

Первым, кого он увидел, был скалящийся во всю жуткую пасть хорунжий Мептенеру.

– Храбрец Тощая-Клювастая-Нахохленная-Птица, – сказал он уважительно. – Фабер. Просто Фабер. Видишь, я выговорил! Встать хочешь? Наверное? Я помогу.

– Не хочу, – пробормотал тот, с трудом подтягивая под себя ноги и садясь.

– Еще не все, – сообщил хорунжий. – Допрос нужно. Снять.

– Но я не специалист по допросам…

– Других у нас нет. Все равно. Мы как эхайны не умеем. Говорить. Только самые важные вещи.

– Какие же? – вяло полюбопытствовал Фабер.

– Бросить оружие! – ухмыляясь, рявкнул Мептенеру на дурно артикулированном эхойлане. – Лечь, руки за голову! Имя, звание, номер части!

– Небогато, – согласился Фабер и все же заставил себя подняться.

Хорунжий заботливо поддерживал его под локоть.

Они подошли к стоящим на коленях, с руками на затылках, эршогоннарам. Фаберу прежде не доводилось видеть эхайнов так близко. Да, он слышал, что они обескураживающе похожи на людей. Что у них почти человеческая мимика и совершенно нечеловеческая пластика. Что они громадны, брутальны и агрессивны. Что они медленнее двигаются и меньше живут. Что у них светлые с рыжиной волосы и почти желтые глаза. И что они все на одно лицо. Может быть… В этих существах, что он увидел, легко угадывалась нечеловеческая суть. Такие не затерялись бы в людской толпе. Они были определенно разные. И у одного были темные волосы.