– Будьте вы неладны, Кырханг, – вдруг сказал Кратов, тщательно жуя ломтик сирингийского фрукта. – Я сразу заподозрил недоброе. А вы захмелели и проболтались. Стало быть, вы взяли на себя…
– Стоп, – свирепо сказал Кырханг и выставил перед собой широкую, как печная заслонка, ладонь. – Стоп, Консул! Я-то смогу с этим жить. Какая мне на хрен разница… больше или меньше… В крайнем случае, пигрины мне помогут, мои добрые славные пигрины. Не нужно, чтобы с этим жил кто-то другой.
– Бедная девочка…
– Она здесь ни при чем, – сказал Кырханг, напрягся и старательно помотал пальцем перед носом у Кратова. – Запомнили? Ни. При. Чем. Вы ее втянули в грязное дело. Не нужно было делать этого. И не говорите, будто не ожидали, что все закончится кровью и смертью. Ни за что поверю, будто вы дурак. В особенности – наивный дурак. Вам и держать ответ, когда высшие силы призовут всех на последний суд. Ну, и мне, разумеется, потому что я расставил последние точки в этой темной истории. Будьте покойны, я найду, что сказать в свое оправдание. А здесь, в этом мире, я буду говорить то, что и говорил уже. Либо молчать. Кстати, вы тоже будете молчать. Все равно, как было совершенно справедливо замечено, вы там не были, а вашими нелепыми домыслами можете подтереться…
– Бедная девочка, – снова пробормотал Кратов. – Она всегда этого боялась, всегда боялась своего собственного могущества.
– Ерунда, – отмахнулся Кырханг. – Почему я не боюсь? Потому что я видел ее в деле. Она из породы ангелов. Ангелы прекрасны! Но вы, как мне представляется, не слишком сведущи в ваших же священных книгах, почитайте на досуге. Про ангелов там много любопытного… «и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла…» Ну так вот: я хочу, чтобы это осталось здесь, между нами. Если у кого-то, как и у вас, возникнут вопросы, я буду все отрицать. Мне не привыкать к играм в тотальное отрицание. Я вообще здесь посторонний и, как представляется, ненадолго. Мы, эхайны, слишком спешим жить и умирать… Вопрос в том, что вы, человечество, намерены делать в изменившейся ситуации, когда в ваш мир явились ангелы, во всей своей красе и силе.
– Ну, что же, – сказал Кратов. —
Хоть горечи немалоВ этом миреИ жить едва ли стоит в нем,Но именно в обмен на горечьДана нам жизнь.
Выпьем, Кырханг.
– Кто такой Кырханг? – спросил доктор Алекс Тенебра, невесело усмехаясь.
…Над посадочным полем военного космопорта дождило. Сколько раз Кратов ни оказывался на Эхлиамаре или, там, на Юкзаане, всегда его встречал мелкий холодный дождь. Какая-то дурная местная традиция. Уже смеркалось, и два скромных воинских караула, державшихся один от другого на некотором расстоянии, сливались в две неравновесные темные массы, поблескивавшие в лучах прожекторов мокрыми плащами. Вначале на борт «Агармагга» поднялись пятеро унтеров с тем, чтобы забрать тело полковника Нарданда, по старинной традиции наглухо закутанное в серый солдатский плащ и в трех местах перехваченное длинной широкой черно-красной лентой. С торжественными лицами, сохраняя полнейшее безмолвие, они вынесли скорбную ношу на руках – по двое с каждой стороны, пятый поддерживал голову, – и поместили на гравиплатформу, что была стилизована под старинную колесницу и покрыта крупноячеистой сетью. Темная масса распалась, обретая очертания траурного эскорта. Процессия, провожаемая шорохом дождя и сполохами прожекторов, двинулась прочь. Едва только она удалилась на достаточное расстояние, как тот же ритуал повторился и со штаб-сержантом Омнунгором, за тем лишь различием, что на борт взошли пятеро рядовых.
Все это время на поле оставались еще четверо, в светло-серых бесформенных накидках до пят, с надвинутыми на лица капюшонами, на протяжении всей церемонии пребывая в отдалении и словно бы осеняя ее своим присутствием. Когда все закончилось, они приблизились к трапу; тот, что выступал впереди, приоткинувши капюшон и явив пятнистое, изъеденное старческими морщинами лицо, негромко произнес поблекшими от возраста и холода губами:
– Т’гард, не сочтите за труд, верните Какхангимархский Светоч его блюстителям.
– Да, разумеется, – поспешно сказал Кратов и бережно, из рук в руки, передал бесценный раритет, укутанный в платок из грубой ткани.
Еще один перелет – до Юкзаана. Еще один печальный ритуал, последний. Вернуть мятежного капитана Лгоумаа в землю предков.
И еще одна встреча, которую он ждал с громадным нетерпением.
Только после этого – домой.
Эрик Носов шел по пустой станции, что когда-то была гигантским орбитальным доком «Эгутаанг Великий», затем превратилась в «Стойбище» – лагерь для заложников, и наконец вернулась в исходное свое состояние: стала самой большой жестяной коробкой в Галактике. Он был один, и ему абсолютно некуда было спешить.
Для вящего эффекта не помешала бы тлеющая сигарета в зубах, которую затем можно было бы эффектно швырнуть через плечо. Но Эрик Носов не курил.
Все позади.
Лихой панбукаванский абордаж, отчаянный пробег наперегонки со временем, короткая и практически бескровная стычка с эхайнскими карателями.
Спасенные заложники, не сказать чтобы чрезмерно обрадованные переменами в своем положении, а скорее подавленные, недоверчивые, трудно идущие на контакт. Еще один вариант «стокгольмского синдрома»… Вряд ли возникнет необходимость в углубленном дебрифинге, но формальных объяснений, почему так чудовищно долго откладывалась спасательная операция, явно будет недостаточно. Да что там… окажись Носов на месте любого из этих людей, по возвращении на Землю он вряд ли являл бы собой образец всепрощения и при случае кому-нибудь непременно бы заехал по морде.